warconflict > Последняя Итальянская война 1556-1559 годов

ГЛАВА III. — ВОЙНА ПРОТИВ ФИЛИПА II. НОВЫЙ БАЛАНС СИЛ.

I. _ Испания и Франция. — II._ _ Гиз в Италии. — III . Сен-Кантен и Кале. —IV._ _ Договор Като-Камбрези. — Заключение о политике Франции

Когда Карл V отрекся от престола, положение Франции и Австрийского дома изменилось весьма сильно. Филипп II унаследовал Испанию и американские колонии, другие владения, которые к тому времени достигли своего полного расширения: Обе Сицилии и Милан, Нидерланды и Франш-Конте. Муж Марии Тюдор, он мог надеяться на поддержку Англии, потому что королева была привязана к нему очень пылкой любовью и ненавистью, которую оба питали к Реформации. Не будучи императором, он не мог иметь в своем распоряжении силы, в остальном посредственные, которые Карл V привлек из Германии, но также ему больше не приходилось считаться с неразрешимыми трудностями, с которыми столкнулся его отец на протяжении всего своего правления: протестантизм, германские свободы, венгерские дела.

У него были дипломатические отношения со своим дядей Фердинандом, но Фердинанд мало симпатизировал своему племяннику, стремившемуся отобрать у него императорскую корону.

Франция столкнулась с владениями Филиппа II через Гиень и Лангедок, через Пьемонт, через Бургундию, через Шампань и Пикардию. Две державы воевали друг с другом, особенно в Италии и Нидерландах. В Италии это было продолжением и окончанием ссоры, начавшейся в конце 15 века. В Нидерландах это могло быть возобновление политики Людовика XI против Бургундского дома, но у правительства Генриха II никогда не было ничего, кроме весьма туманных или противоречивых намерений.

При Филиппе II на сцену вышли новые персонажи: Мария Тюдор, Эммануил-Филиберт Савойский, папа Павел IV, кардинал Караффа.

Филипп II пришел к власти в возрасте двадцати девяти лет. Мы знали о нем очень мало и не догадывались о его страшном гении. Мы знали только, что он был надменным, не очень доступным и еще менее проницаемым. Душа его была тверда, страсти пылали под холодной внешностью. Принц Испании, он показал себя трудолюбивым и прилежным; Довольно рано он начал притворяться, что обсуждает и осуждает своего отца. Однако он взял от него многое: он предпочитал политику оружию, он был очень вдумчив, аргументировал все решения, но у него не было ни его широты ума, ни его рассудительности, ни его высоких взглядов. Он начал с того, что лишь продлил предыдущее правление, поскольку сохранил тот же персонал, в частности кардинала Гранвеля. И потом, пока император был жив (то есть до 1558 года), он все еще чувствовал, что за ним наблюдают, а иногда даже направляют.

Мария Тюдор была мстительна, холодно жестока, страстна. Утвердившись на престоле лишь с середины 1554 года, она быстро предалась самому узкому и кровожадному католическому фанатизму. «Примирив Англию со Святым Престолом», она в ноябре 1554 года начала борьбу с Реформацией: за три года было подвергнуто пыткам более трёхсот знатных людей. С 1556 года она полностью отдалась политике Филиппа II.

Эммануэль-Филиберт Савойский, сын Карла III, показал себя превосходным военным. Он был мудрым человеком, очень решительным в своих амбициях, которые были просты: он хотел вернуть Савойю и Пьемонт, которые были отобраны у его отца и на которые он не переставал требовать от императора, ссылаясь на связывавшие их узы вассалитета. Отвергнутый медлившим Карлом, оттолкнутый Францией, которой он предъявил свои требования, он рассчитывал только на свою военную доблесть, чтобы вернуть земли, но не сам, так как у него уже не было собственных сил. Надежда была на службу Филиппу II и объединении его интересов со своими.

Павел IV, избранный 23 мая 1555 года, принадлежал к неаполитанскому роду Караффа. Он рано практиковал открытую враждебность против Карла, которого он описал как защитника раскольников и еретиков. Папа, применил против Филиппа духовное и мирское оружие, причем применил его плохо. Жаждущий славы, ненавистный, он тем более стремился к действию, что вступил в понтификат почти в восемьдесят лет. Во всем он вносил больше страстей, чем идей, и сами его идеи не были идеями политика: «Он человек, — сказал Марильяк, — который понимает ведение государственных дел лишь в общих чертах, как философ, должен осуществить предприятие, как глава государств, которыми император владеет в Италии ... что для того, чтобы его не отвлекали (не мешали действовать), нужно иметь большие силы в Германии и Тоскане. Каждый здравомыслящий человек признает это правильным, добавил Марильяк, но Папа умалчивает о средствах достижения целей, которые являются существенными и трудными.

Карло Караффа, племянник Павла IV, родился в 1517 или 1519 году. Как только его дядя был избран папой, в 1555 году он был произведен в кардиналы. Мы должны видеть в нем одного из последних итальянских кондотьеров, наследников смелости, талантов и пороков кондотьеров 15 века. Честолюбивый, взволнованный, ужасный в своей ненависти, без каких-либо угрызений совести, он совершил по меньшей мере два убийства. Тем не менее он стал всемогущим вместе со своим дядей, который поначалу испытывал искушение отречься от него: «Он охватывает и объемлет все, и никто не осмеливается ему противоречить», — писал Марильяк, — и, наконец, захотел воспользоваться главным преимуществом одного только Папы. И почести в сочетании с несовершенствами, которые он имеет от природы, как-то гневливость, бесстрастность, неспособность услышать человека, который ему противоречит, вселяют в него надежду ... что, добьвшись чего-нибудь назойливостью или притворством, он всегда сможет получить больше.

Генрих II становился все более скромным королем. Ни десятилетнее прибывание у власти, ни возраст не придали ни сил этому непостоянному духу, ни энергии этому вялому темпераменту. Он оставил все как есть, все еще живя в своем доме между женой и любовницей, которые продолжали ладить и разделил свое правительство между Монморанси и Гизом, чье соперничество становилось все более обостряемым.

Коннетабль имел преимущество перед своими противниками: он держал Генриха II почти в своих руках при условии постоянного наблюдения за ним. Во время осады Меца он мало поддержал Гиза и на какое-то время даже сделал вид, что отводит часть войск из гарнизона. Злоба едва скрывалась. Также герцог написал королю: "И что бы господин Коннетабль ни говорил и ни протестовал, я не буду развлекаться ничем, кроме вашей службы. Я не могу, сир, не жаловаться Вам на мучения, которые меня мучают. Теперь, когда Мне мешают починить стены, принести сюда все необходимое и требуемое, чтобы укрепиться против Императора, которого я жду здесь час от часа. Более того, Франциск оставил своего брата, кардинала Лотарингского, королю, который действовал как очень хороший охранник.

Симон Ренар писал Филиппу II в 1556 году, что между домом Гизов и Монморанси растет ненависть. Он тщательно отмечает этапы и альтернативы. В то время, когда репутация коннетабля была поставлена под угрозу, он написал: «Предупреждаю Ваше Величество наверняка, что коннетабль не издает никаких финансовых постановлений, если они не одобрены и не подписаны упомянутым кардиналом Лотарингии, и его не пускают в этот кустель, потому что есть ходили слухи, что упомянутый коннетабль приложил руку к финансам в этих последних войнах; также он приобрел имущество на сумму триста тысяч эскуз.

Фактически Монморанси получил контроль над ним из-за своей алчности или своих личных интересов, которым он подчинил политику. В 1556 году его очень раздражали трудности, возникшие при выкупе сына, взятого в плен в Теруане, а в 1557 году в отношении этого же сына он заботился лишь о расторжении брака, заключенного с мадемуазель Пьенской.

С другой стороны, он добился первого успеха, отстранив Франсуа де Гиза, завоевателя Меца, от командования королевской армией, которое он возобновил в качестве коннетабля. Но этот позор пошел на пользу его сопернику после унизительных кампаний 1553 и 1554 годов, особенно после того, как Франсуа де Гиз, следовавший за армией в качестве простого лидера роты, отличился в битве при Ренти, где ему повезло получить травму.

Фавориты практиковали, как и государи, политику браков. Коннетабль заставил своего сына Франсуа жениться на Диане, узаконенной дочери Генриха II, а позже, в 1558 году, были заключены переговоры о браке внучки герцогини Валентинуа с Анри д'Амвилем. Но что это по сравнению с триумфом Гизов, подготовивших и осуществивших в апреле 1558 года свадьбу своей племянницы Марии Стюарт с дофином: настоящее и будущее гарантированное и блестящее! А Гизы увеличивают свои притязания. Франсуа осмелится попытаться лишить коннетабля должности Великого магистра королевского двора. Ему это не удалось, но его брат, кардинал Лотарингский, в то же время добился смещения Андело, родственника Монморанси, с поста генерал-полковника от инфантерии, заявив королю о своей поддержке реформы.

Нарушение Францией Восельского перемирия во многом произошло из-за противостояния частных интересов. Коннетабль Франции выступал за мир, поскольку он заключил его, Гизы — за войну, поскольку перемирие было заключено без них. Они также чувствовали, что король в этом вопросе был с ними: король Франции по своей природе склонен к войне и амбициям, что является примечательным моментом, писал Ренар. Однако он указывал на трудности, с которыми столкнулся Генрих II при нарушении мира: говорило дворянство, опьяненное и разоренное продолжением вооружений, столь крайне обездоленный народ, у которого нет иных средств для передышки, кроме длительного воздержания от войны, деньги невозможно найти во Франции. Ничто не взяло верх над страстями двора и партии.

Караффа также были великими пропагандистами войны. Будучи неаполитанцами, они ненавидели испанцев. И потом, Папа хотел добиться больших успехов, а его племянник служил своим страстям во благо своих собственных желаний. Кардинал прибыл во Францию в июне 1556 года в сане легата; он был принят с большим почетом, использовал всю свою итальянскую ловкость, нашел хорошее применение своему авторитету священника и добился от Монморанси и Совета обещания действовать в Италии.

Однако у Франции по-прежнему было мало союзников на полуострове. В Неаполе у Караффа была партия, но испанская партия была гораздо более многочисленной и решительной; Козимо Медичи во Флоренции по-прежнему поддерживал Испанию; Венеция оставалась очень твердой в своем нейтралитете, который на протяжении почти тридцати лет приносил ей безопасность и процветание. Против Филиппа выступила только Сиенская республика, которая после захвата города испанцами была воссоздана, но весьма ненадежно, в маленьком городке Монтальчино, и герцог Феррарский, имя которого было признано на очень высоком уровне. Цена бесполезного союза была высока, потому что он потребовал 100 000 крон, чтобы принять звание генерал-капитана Лиги, функции которого он вскоре поручил своему зятю Франсуа де Гизу. Что же касается Папы и кардинала, то они оставили за собой все преимущества в договоре, заключенном с Генрихом II. Если Павел IV обещал инвеституру Милана для второго сына короля, он оставил Франции все обязанности по завоеванию, включая ответственность за защиту папской территории: он предоставил лишь небольшую армию и получил большие субсидии.

Правительство Генриха II без особого успеха искало другие союзы. Он продолжал вести переговоры с немцами. В 1557 году Фердинанд писал своему племяннику, королю Испании: «Я до сего дня очень заботился о том, чтобы постоянно предупреждать Ваше Высочество обо всех действиях французов в Империи ... Несмотря на все эти предосторожности, я получил вчера письма, в которых я мне сообщили, что французы, удваивая свою хитрость и дерзость, поддерживают себя дьявольскими изобретениями, столь пагубными и настолько опасными, что, если не будет принято самое быстрое средство, я ожидаю, что Германия погрузится в такое затруднительное положение, что все мои усилия не увенчаются успехом. Он рассказал о помощи, оказанной Генриху II курфюрсту Палатина, и отметил, что король Франции набирает силу. Но у немцев уже не было такого же интереса, как раньше, в поиске соглашения с Францией: Фердинанд, ответственный за австрийские владения династии, был очень худым императором и был более умеренным и более примирительным, чем его брат.

Французы не имели большого успеха с турками; они удалялись все дальше и дальше от Франции; в самой Франции против них или против союза образовалась достаточно энергичная оппозиционная партия. В войне у Меца османы действовали на свою пользу в Венгрии; взятие Триполи в 1551 году было лишь единичным эпизодом. В 1552 году совместные действия двух флотов оставались на стадии планирования. Мы увидим небольшое появление османов в войне 1557 года, а в 1558 году король жаловался, что турецкая армия вернулась, не желая ничего делать или предпринимать для моей службы или для блага моих дел, несмотря на надежды и обещания. Он с горечью отмечал, что турки ограничились грабежом, и даже высмеивал полученные ими большие и роскошные дары в золоте, серебре и других вещах. Более того, он добавил, что их подозревают в сговоре с его противником королем Испании. С другой стороны, турки в середине 1558 года были очень обеспокоены переговорами между Францией и Испанией и опасались соглашения двух держав. Взаимные условия изменились со времен Франциска I.

Возобновление войны Генрихом II было очень серьёзной ошибкой. Помимо того, что это было осуществлено без какой-либо уважительной причины, поскольку со стороны Испании не было никакого провокационного акта, оно скомпрометировало прекрасную ситуацию, поскольку в Воселе Франция сохранила все свои завоевания: это было гораздо полезнее. консолидировать их, чем расширять. И настоящие авторы новой политики вновь искали этого расширения в Италии, в то время, когда только что было указано правильное направление на Восток. Наконец, они вступили в военные действия практически без союзников.

Уже в мае 1556 года Симон Ренар писал, что все действия французов демонстрируют их намерение возобновить войну и их нежелание жить в мире с Филиппом II.

Он отметил их практику в Германии и Англии; все его письма полны предупреждений такого рода. Он горько высмеивал образ действий коннетабля Франции, который пытался уклониться от его настойчивых просьб о объяснениях, который говорил сквозь зубы, но который не мог скрыть, что они готовятся поддержать Папу.

Последний, по сути, позволял все больше втягивать себя в воинственные демонстрации. В августе 1556 года герцог Альба написал ему весьма резкое письмо, жалуясь на его предприятия; в сентябре он открыл военные действия, захватил Ананьи и Остию, угрожал Риму и заставил Павла IV подписать перемирие 19 ноября, хотя его поддерживали французские войска под командованием Строцци и Монлюка.

Затем герцог Гиз в последних числах декабря пересек Альпы с армией из 12 000 пеших, 400 латников и 800 легкой кавалерии. Король заявил, что, поскольку Папа не был включен в Восельское перемирие, в его поддержке не было никакого нарушения. Но это были обычные дипломатические комбинации, сюжет которых был жестоко сорван последующими событиями.

Более того, война фактически началась на севере Франции: в ночь с 5 на 6 января 1557 года Колиньи безуспешно пытался застать врасплох гарнизон Дуэ. Барабан бьет на всех границах Франции, и жители повсюду бегут, писал губернатор Ландреси; затем наступило затишье до 5 апреля, когда испанцы попытались захватить Рокруа, атака, на которую Колиньи ответил взятием Ланса 23 мая. Официально война была объявлена 31 января 1557 года.

Тем временем в Италии дела велись таким образом, чтобы скомпрометировать дело Франции. Гиз не хотел ограничиваться нападением на миланцев, где он согласовал бы свои действия с армией Пьемонта, и наступал на Рим с идеей завоевания Неаполя либо для сына Генриха II, либо, возможно, для себя. Папа и Караффа, вновь взявшиеся за оружие 1 января 1537 года, срочно обратились к нему, ожидая увидеть угрозу Риму; мы говорили только об осаде 1527 года и со страхом вспоминали ужасы разграбления Вечного города.

В Риме герцог Гиз оказался беспомощен в гуще итальянских и папских интриг, опыта в которых он не имел. Он жаловался на недобросовестность Папы и Караффы, которые требовали от него наступательных действий и не предоставили ему ни денег, ни обещанных войск. Он оставался там долгий месяц и только 5 апреля решился выступить на Неаполь, но не пошел даже дальше Чивителлы, осаду которой ему пришлось снять 15 мая. С этого момента он совершал оборонительную кампанию лишь до начала августа, когда был отозван коннетаблем во Францию. 8 сентября Павел IV беседовал с герцогом Альбой.

В Наварре, после смерти Анри д'Альбре, 29 мая 1555 года, Антуан де Бурбон возглавил правительство вместе со своей женой Жанной д'Альбре. Французский принц королевской крови, он был вынужден в силу необычности ситуации, которая в то же время делала его иностранным сувереном, часто проводить антинациональную политику. Над Бурбонами нависла своего рода фатальность; это не что иное, как историческое распространение в середине XVI века режима Средневековья, когда государства еще не образовались.

Даже во время переговоров, завершившихся Восельским перемирием, переговоры велись с одной стороны с Генрихом II, который предложил Антуану передать ему владения во Франции в обмен на уступку Наварры, другие — с Карлом, предложившим ему руку дочери Фердинанда для его сына. Затем Филипп II предложил Антуану Милан в обмен на крепости во французской Наварре. Это был именно тот момент, когда в январе 1557 года было официально денонсировано Восельское перемирие. Переговоры, в которых принимал участие Карл V, продолжались до июля и закончились вторжением в Беарн, которое, к тому же, было быстро отбито; затем они расстались, когда Филипп II, победивший при Сен-Кантене, больше не верил, что ему нужен союзник на Юге.

Судьба войны решалась на северо-востоке Франции, а не в Италии или где-либо еще.

Филипп Испанский заручился помощью Марии Тюдор, которая объявила войну Генриху II 7 июня 1557 года, и собрал в Нидерландах более шестидесяти тысяч человек под командованием Эммануэля-Филиберта Савойского. После некоторого очевидного колебания, которое обмануло его противников, Эммануэль-Филибер неожиданно появился 2 августа перед городом Сен-Кантен и в тот же день начал атаку.

Сен-Кантен расположен амфитеатром на правом берегу Соммы и простирается на левый берег мимо Ильского предместья. Город был окружен старинными укреплениями, над которыми на северо-востоке и юго-западе господствовали возвышенности, оттенявшие его нижние части. В верховьях и низовьях река разделялась на несколько рукавов и окаймлялась заболоченными прудами. Население, от 7 до 8 тысяч жителей, было энергичным, но слишком малочисленным, чтобы защитить линию стен в одну лигу, и Колиньи, которому удалось войти в крепость в ночь со 2 на 3 августа, привел с собой едва ли 300 пехотинцев и максимум 600 кавалеристов. Он с большой активностью организовал оборону; Однако он был вынужден покинуть предместье Иль и с первого дня рассчитывал только на помощь королевской армии для успешного сопротивления.

Коннетабль принял командование и обосновался к югу от Сен-Кантена, в деревне Эссиньи-ле-Гран, откуда он поддерживал связь с Колиньи, поскольку это пространство было почти не занято врагами, стоящего с севера и востока. 9 августа он начал подтягивать подкрепления, форсировав Сомму и болота ниже по течению, на юго-западе. Чтобы добиться успеха, достаточно было действовать очень обдуманно и очень быстро, поскольку основная часть испанской армии была сосредоточена довольно далеко вверх по течению, в углу, образованном валами с одной стороны и Соммой с другой. Но коннетабль действует поразительно неуклюже и неопытно; он приказал тащить лодки, предназначенные для перехода через Сомму и болота, в тылу своих войск, и таким образом потерял много времени; он ограничился тем, что небольшой отряд контролировал левый берег Соммы, вверх по течению от города.

Герцог Филибер, проинформированный об операциях, которые с такой медлительностью совершались на юго-западе, заставил свою армию переправиться через реку, а затем, сделав резкий обход, бросил ее всей массой на силы коннетабля Франции, разбросанные между Эссиньи и Сен-Квентином; он последовательно разбивал их, почти не сражаясь с ними, преследуя их до стен Ла Фера. Это была резня, продолжавшаяся четыре-пять часов. Три тысячи убитых, четыре-пять тысяч раненых, шесть тысяч пленных, в том числе Монморанси, маршал де Сен-Андре, герцог Лонгвиль, герцог Монпансье, граф Ларошфуко. Несколько дней спустя Амбруаз Паре увидел поле битвы, покрытое трупами, прогнившими и изуродованными. Вина за катастрофу полностью легла на коннетабля Франции.

При известии о поражении во Франции произошел момент сильного волнения, и историки вслед за летописцами повторяли, что если Эммануил Филибер и Филипп II, пришедшие присоединиться к испанской армии, двинулись на Париж, город попали бы в их власть или, по крайней мере, они навязали бы королю катастрофический мир. Совершенно очевидно, что они тратили время на осаду небольших городов, таких как Хам и Ле-Кателе, до сентября, и что, имея 55 000 человек, они мало их использовали. Но, не считая того, что у Генриха II еще были войска, в военных действиях XVI века почти всегда доминировали вопросы снабжения. Однако у Эммануэля-Филибера были самые большие трудности с продовольствием своих войск, и эти трудности возрастали по мере его продвижения во вражескую страну. Тогда, как всегда, денег не хватало не меньше, чем еды; а солдаты, которым очень плохо платили, были очень слабоуправляемыми. Наконец, казалось невозможным отказаться от осады Сен-Кантена, а она продвигалась очень медленно.

Колиньи до последнего часа был достоин восхищения; укрепления были в плохом состоянии, гарнизон малочислен, население деморализовано неудачей королевской армии. Он сопротивлялся еще пятнадцать дней. Все усилия противника были направлены на восток и северо-восток от этого места. 15 августа 46 крупных орудий стояли в батарее у восточного вала, который становился все более иллюзорным; В городе начала заканчиваться еда, и некоторые люди говорили о том, чтобы сбежать. Колиньи изгнал 21 августа от пяти до шестисот несчастных людей, женщин и стариков, которые, оттесненные врагами, в отчаянии бродили по рвам. Похоже, что по привычке военных он имел неоправданное недоверие к гражданскому населению; потому что многие горожане, и во главе их мэр Варле де Жиберкур, вели себя с величайшей энергией.

Однако 25 августа войска Филиппа II овладели рвом на востоке; 26-го числа в стенах было сделано одиннадцать брешей. Когда Эммануэль-Филибер решил атаковать 27-го числа, Сен-Кантен был застигнут врасплох. Испанский капитан, форсировав одну из проломов, ударил сзади потерявших самообладание защитников, и город в несколько мгновений был захвачен нападавшими. Колиньи сдался, а испанцы рассеялись повсюду, грабя, сжигая и убивая. Это были ужасные сцены взятия городов, и, несмотря на усилия Филиппа II, Сен-Кантен был разрушен сверху донизу за несколько часов.

Генрих II, несправедливый по отношению к жителям и по отношению к Колиньи, по крайней мере успел собрать войска, принять швейцарских солдат, созвать поместных дворян, а Франсуа де Гиз, торопливо возвращавшийся из Италии, приближался. Париж, жители которого начали бежать 12 августа, проголосовал за выделение на войну 300 000 ливров и перешел в состояние обороны. Преимущество, которое имели надо мной мои враги , писал король, не так велико, чтобы у меня не было хорошей надежды с помощью Божией отомстить. Однако это состояние тянулось долго, потому что в октябре Филипп II взял Нуайон, который был сожжен с такой яростью, что ни один дом в городе не уцелел. Но, в конце того же месяца он имел перед собой почти пятидесятитысячную армию, которой командовать стал Гиз. А Эммануэль-Филибер все просил у него денег на оплату своих войск. В ноябре он распустил свою армию.

Франсуа де Гиз, прибыв в Сен-Жермен 6 октября, обнаружил, что поле чисто; Коннетабль и высшие сеньоры Франции были пленниками, партия Монморанси, удрученная ужасающим доказательством военной недееспособности своего лидера, много обсуждалась роль самого Колиньи. Катастрофа при Сен-Кантене заставила забыть о прискорбном провале Неаполитанской кампании; Франсуа де Гиз оказался нужным человеком, и король поспешил назначить его генерал-лейтенантом королевства, что предоставило армию, вождей и солдат на его усмотрение.

Инцидент в Булони, потерянной, а затем возвращенной, вновь привлек внимание к Кале, находившемуся в течение двухсот лет под властью англичан, и идея возвращения этого самого французского города была возобладала. Брантом утверждает, что Колиньи был первым изобретателем этого предприятия, что он провел разведку окрестностей этого места в 1556 году и составил все планы нападения. Он добавляет, что в 1557 году сам король заставил Франсуа де Гиза предпринять попытку экспедиции; что последний, то ли из чувства невозможности, то ли из мысли заявить о себе лучше в случае успеха, долго сопротивлялся. Кале был окружен почти зыбучими песками и обширными болотами; зимой море затопило все прилегающие территории, оставив доступным только один проспект, вход в который защищали два форта. Но именно потому, что английское правительство считало город неприступным, оно имело обыкновение держать там с осени до весны лишь гарнизон в несколько сотен человек.

Гиз начал подготовку в начале ноября и провел ее с методом, тщательностью и продуманной деятельностью, которые были характерными чертами его военного таланта и которые он доказал в Меце. Эта дотошность вносила ясность и позволяла избежать недоразумений: экспедицию против Кале можно было выполнить почти с геометрической точностью. 31 декабря 1557 года все войска сошлись к городу. Лорд Вентворт, который был его губернатором, в течение некоторого времени подозревал планы Гиза и предупредил Марию Тюдор, которая проигнорировала все предупреждения. 1 января был взят форт Ниуллей, а форт Рисбанк разрушил. Тогда против цитадели были установлены двенадцать пушек, привезенных морем из Булони, использовать их можно было только во время отлива, так как тогда они не были покрыты водой. Тем не менее 4 января цитадель была взята, а лорд Вентворт, у которого осталось всего 500 человек, сдался. Герцог сразу же двинулся против Гинеса, где командовал лорд Грей. Подкрепление, приготовленное в последнюю очередь по приказу Марии Тюдор, было задержано в английских портах встречным ветром, а затем рассеяно штормом; Гиз вошел в город 8-го числа, затем направил против цитадели 35 артиллерийских орудий и 12 рот пехоты. Лорд Грей, решивший защищаться до конца, был предан капитулировавшими солдатами. Жители Кале и Гинеса по большей части были изгнаны и отправлены обратно в Англию.

Та самая тайна, которая окружала предварительные операции, быстрота исполнения, такая тяжелая война, вевшаяся посреди зимы, и прежде всего оглушительный успех, стёрший из истории два столетия унизительных для Франции воспоминаний, сделали Гиза национальным и популярным героем. С Мецем это была родина, расширенная, с Кале - восстановленная, и эти два имени были великолепно противоположны названию несчастного Сен-Кантена.

Ни герцог, ни его брат не могли помешать ходу судьбы. С мая Франсуа возобновил кампанию. Он захватил Тионвиль, считавшийся неприступным, а король пришел в его лагерь только для того, чтобы получить свою славу, тем более блестящую, что маршал де Терм после взятия Дюнкерка был разбит при Гравелине.

Король остро нуждался в деньгах; чтобы найти ресурсы, он созвал не Генеральные штаты, а собрание знати, на которое были вызваны первые президенты парламентов королевства, которые образовали отдельный орган между дворянством и Третьим сословием. Знаменитые люди встретились 7 января в зале Сен-Луи во Дворце правосудия. 8-го числа городские депутаты узнали, что король просит три миллиона золотых крон занять у трех тысяч знатных людей. Они протестовали против меры, которая казалась им инквизиторской, и добились лишь того, чтобы задача предоставить королю часть запрошенных трех миллионов была передана городам. Затем, как только они собрались предъявить претензии, известие о взятии Кале увлекло все обсуждения в порыве энтузиазма, и представители Третьей партии пообещали два миллиона на службу стране.

Однако обе стороны думали о мире. Прежде чем возобновить кампанию в мае 1558 года, Гиз и его брат отправились в Маркуэн, где они встретились с Гранвелем, и, похоже, на этой встрече обсуждался вопрос борьбы с еретиками.

Монморанси, находясь в тюрьме, возобновил работу и попытался снова соединить в своих руках эти еще очень легкие заговоры.

Первые мирные переговоры были инициированы в сентябре коннетаблем и маршалом Сен-Андре, находившимся, как и он, в плену; неофициально они продолжались почти месяц. 6 октября 1558 года были наконец назначены полномочные представители с обеих сторон; от Франции — Монморанси, Сен-Андре, кардинал Лотарингии; от Испании — герцог Альба, Вильгельм Нассау, Гранвель. Они встретились в Серкампе, где 17 октября было подписано перемирие. Затем все обратились к вопросу мира. Английские послы прибыли 21 октября.

Основными вопросами, которые нужно было решить, были вопросы Лотарингии, Пьемонта и Кале. Принадлежность Меца, Туля и Вердена почти не обсуждалась, хотя Фердинанд пытался вмешаться; довольно быстро послы короля Испании пренебрегли германскими требованиями вернуться к этой теме еще раз, если переговоры будут продолжены, даже если ничего не будет получено. Это означало, что мы действовали главным образом формальности.

Фердинанд искал поддержки в Сейме, который тогда собирался в Аугсбурге; он сказал, что жертвы, уже принесенные французскими послами во время переговоров, продемонстрировали, что положение короля Франции было трудным; он добавил, что Франция, отказавшись от Италии, как она собиралась это сделать, могла бы направить свои усилия на Рейн. У правительства Генриха II на какое-то время возникли некоторые опасения, и Марильяку было предъявлено обвинение в сотрудничестве с Сеймом. Это произошло потому, что в действительности Германия была не в состоянии предпринять какое-либо наступление. Как и дела Меца, дела Наварры были решены заранее, поскольку кардинал Лотарингии конфиденциально дал понять, что на этом не будет никаких настояний.

Даже реституция Савойи и Пьемонта была довольно быстро принята послами Генриха II в обмен на брак Маргариты, дочери Франсуа I, с Эммануэлем-Филибером; условия объединения уже были указаны в записке, которую они представили в октябре.

Именно из-за Кале разногласия проявились наиболее резко. 2 декабря Гранвель писал, что французы не идут по пути мира и что их поведение по отношению к англичанам неразумно. Смерть Марии Тюдор, произошедшая 17 ноября, и воцарение Елизаветы способствовали притязаниям английских полномочных представителей и, как сказал Гранвель, зловещим проектам в отношении королевства Англии. Более того, Филипп II весьма неохотно поддерживал британские требования. Я должен вам сказать, писал он Гранвелю в феврале 1559 года, что для меня совершенно невозможно продолжать войну; Я уже потратил один миллион двести тысяч дукатов, которые получил из Испании, и мне нужен еще миллион к следующему марту ... Положение кажется мне настолько серьезным, что я должен прийти к соглашению. Давайте ни в коем случае не будем разрывать начатые переговоры.

Гранвель, хотя и делал вид, что поддерживает англичан, не интересовался этим вопросом. Он отметил, что французы лучше защищают плохие дела, чем англичане, защищающие свои хорошие, и добавил: «Если между ними (англичанами и французами) есть способ прийти к согласию, то это путь к тому, чего мы желаем, к тому, что есть мир; если французы покинут Кале, тем лучше. Если англичане сами и без нашего уговора выйдут из него, это, по крайней мере, плохо для достижения продиктованного мира, каким бы он ни был.

Чтобы прийти к такому выводу, потребовалось более пяти месяцев переговоров. Тем временем полномочные представители переехали из Серкана в Като-Камбрези, от которого и получил название окончательный договор, подписанный 2 и 3 апреля 1559 года. Великим средством дипломатии снова стали княжеские браки. Когда было решено, что Елизавета, дочь Генриха II, выйдет замуж за Филиппа II, а Маргарита, дочь Франциска I, за Эммануила-Филиберта, отношение испанских полномочных представителей стало гораздо менее резким и надменным.

Франция вернула или отказалась от претензий: на Юге — Савойя, Пьемонт, Бюже, Бресс, Монферрат, Корсика, Милан; на севере — Мариенбург, Тьонвиль, Дамвиллер, Монмеди. По этой цене он сохранил, но только в качестве залога, Турин, Кьети, Пиньероль, Кивассо и Вильнёв д'Асти; она вернула Сен-Кантен, Хам, Ле Катле, Теруан. Она удерживала Кале сроком на восемь лет с альтернативой: либо вернуть город, либо заплатить пятьсот тысяч крон. О Меце, Туле и Вердене не могло быть и речи, Империя не вмешивалась в договор.

Пожалуй, ни один дипломатический акт не вызвал больше споров, чем Договор Като-Камбрези. Отрывок из Монлюка и Брантома цитировался много раз: «За один час, одним росчерком пера, все должно было быть передано, и все наши прекрасные прошлые победы осквернены и зачернены тремя или четырьмя каплями чернил».

Во Франции среди протестов против договора, пожалуй, самым энергичным был протест маршала де Бриссака, губернатора Пьемонта, который еще в конце мая почти отказался его выполнить. «Король — хозяин», — писал ему Монморанси; лучшее, что вы можете сделать ... это больше не откладывать и не скрывать то, что вы должны делать, чтобы повиноваться и выполнять то, что он вам повелевает, потому что ... на карту поставлена репутация упомянутого Господина. Бриссак смирился лишь до последней крайности. За границей тоже впечатление было плохое. Марильяк написал из Германии, что они очень удивлены договором, и потребовал его отзыва. В Риме царило сильное недовольство, едва ли оправданное, тем более, что Папа так плохо поддерживал Францию.

Чтобы разумно обсудить этот вопрос, мы должны различать роль французских послов и самого договора. Представители Генриха II плохо ладили между собой, и общие дела снова оказались во власти соперничества Монморанси и Гизов. Франциск и кардинал Лотарингии были не против продолжения войны; в любом случае они хотели, чтобы мы крепче придержали испанцев. Монморанси, напротив, с первого дня заявил, что выступает за мир, и делал все возможное, чтобы добиться этого. За это его сильно критиковали.

Несомненно, что его положение в плену у испанцев поставило его на их усмотрение и что он добился от них освобождения за двести тысяч крон вместо трехсот тысяч, которые требовали первоначально. Однако сам король в преувеличении своей привязанности подтолкнул его к таковому поведению и поставил себя в оппозицию к Гизам, не смея высказать свою волю открыто.

С другой стороны, коннетаблю, непривычному к противоречиям, раздраженному ходившими о нем слухами, недоставало последовательности в своих идеях; он вдруг показал себя чрезмерно требовательным, раздражительным на все, до такой степени, что, обвинив его в слишком расположении к миру, его обвинили в том, что он ставит слишком много препятствий к нему. Эти развороты сделали французскую дипломатию совершенно бессвязной. Со своей стороны, Гизы не раз срывали усилия своих коллег, когда, например, кардинал Лотарингии конфиденциально сообщал герцогу Альбе, что они не будут настаивать на правах Альбретов на Наварру. Единственным вопросом, по которому послы оставались непримиримыми, была реституция Кале, которую они ни на секунду не хотели допускать к обсуждению.

Но нужно ли было плакать, и был ли сам договор, если оставить в стороне противоречия дипломатии, плачевным или выгодным? Мы должны признать, что общественное мнение требовало мира (созванные в 1558 году Штаты попросили короля подписать его); что страна понесла очень тяжелые жертвы и что финансовое положение тяжелое; что армия была в значительной степени дезорганизована поражением при Сен-Кантене и что в самый канун открытия конференций де Терм снова потерпел поражение при Гравелине. Наконец, Франция была заинтересована в том, чтобы высшие лорды королевства и признанный глава правительства не содержались в плену.

Только Филипп II оказался в положении, по меньшей мере, столь же тяжелом, как и его противник: у него не было больше денег, он объявил себя неспособным продолжать борьбу; ему приходилось беспокоиться о восстановлении порядка в своих испанских владениях; он чувствовал, что за Нидерландами стоит следить. К тому же он не был очень воинственным. Мы могли бы воспользоваться всем этим; французские полномочные представители недостаточно учли это. Прежде всего представляется, что они пошли на все уступки Филиппу II и только нашли в другом месте, в ущерб Германии или Англии, компенсацию за жертвы, которые они ему принесли. Именно по этой причине, пожалуй, можно было предъявить к договору несколько больше требований.

Что же касается самого договора, то он давал нам преимущество: Мец, Туль, Верден и Кале, несомненно, ценные приобретения, а также возвращение Франции некоторых крепостей, утраченных на северо-востоке во время войны. Вынудив Францию формально отказаться от Италии, он скорее служил её действительным интересам, но великий, почти непоправимый порок договора заключался в отказе если не от Пьемонта, то, по крайней мере, от Савойи, Бресса и Бюже. Завоевания, сделанные на Севере, едва компенсировали эту потерю, что отсрочило аннексию Франш-Конте более чем на столетие.

Наконец, здесь следует отметить, что сначала при Маркуэне, затем при Серкане и при Като-Камбрези прямо или косвенно обсуждалась гипотеза о союзе Испании и Франции против лютеранской ереси.

Заключение о политике Франции эпохи Итальянских войн

В 1559 году заканчивается период Итальянских войн французской международной политики.

С 1494 года короли Франции предпринимали завоевания в Италии, главной целью которых было овладение Неаполитанским и Миланским королевствами. Им пришлось иметь дело с конкурирующими притязаниями австрийских и испанских принцев династии Габсбургов. Так началась долгая борьба, которая примерно до 1518 года более или менее ограничивалась Италией.

Когда Карл V унаследовал австрийское и испанское государства, а затем получил империю в 1519 году, силы двух суверенных домов, которые были злейшими врагами Франции в течение двадцати пяти лет, оказались объединенными под одной рукою, и в их политике таким образом, будет больше единства. Более того, государства Карла почти окружали Францию, и уже этим одним он ей угрожал; тем более что его обладание наследством Карла Смелого возобновило бургундскую ссору. Наконец, возникавшее новое огромное государство, казалось, обеспечивало своему хозяину превосходство, с которым французские короли не могли согласиться. Тогда началась между Францией и Австрией борьба, которой суждено было продлиться так долго. Настойчивые притязания Франциска I на Милан и на Неаполитанское королевство, влечение к Италии, ставшей необоримой для французов, означали, что это часто было или казалось простым продолжением событий, происходивших до 1518 года. Но на самом деле разница была велика. Два противника воевали друг с другом в Италии, потому что они воевали друг с другом в Европе, тогда как раньше они воевали друг с другом в Европе, потому что они воевали друг с другом в Италии.

Все усилия и кровь, затраченные в Италии, оказались для Франции бесплодными. Она потеряла сначала Неаполитанское королевство, затем Миланское, затем даже Пьемонт и Савойю, на которые, наконец, перенесла свои амбиции. Те немногие территории, которые остались французскими за Альпами в 1559 году, были для нее не более чем удовлетворением самолюбия. Его клиентура на полуострове определенно ускользнула: Венеция была нейтральной, Козимо Медичи Флорентийский был антифранцузским, папы, по обыкновению, часто менялись, маленькие принцы центра Италии были уничтожены или исчезли. Прямо или косвенно Италия стала испанской.

Именно на границе Севера и Востока, где Франциск I и даже Генрих II никогда не действовали иначе, как с нерешительностью или безразличием, были получены выгодные для королевства результаты. Вопрос о Бургундии был навсегда закрыт и завоевания Людовика XI окончательно закреплены. Королевство расширилось за счет владения Труа-Эвеше и повторного захвата Кале. Франция не только осталась нетронутой, но и возобновила усилия по продвижению к своим естественным границам. Это великий результат того периода; любопытно, что всё получено лишь случайно.

Короли Франции были посредственными людьми в политике и на войне. После Карла VIII и Людовика XII, которые неосмотрительно впутали Францию в Италию и действовали с неуклюжестью, о которой можно сказать, с одной стороны, что это было ребячеством, а с другой - что в ней было что-то старческое, Франсуа I упорствовал в восстановление власти над Миланом, Генрих II позволил возродиться химере неаполитанских экспедиций.

В дипломатических комбинациях Карл VIII и Людовик XII проявили всю свою неопытность. Франциску I, обладавшему более точным пониманием практических потребностей, не хватало последовательности. Он не умел воспользоваться Италией, слишком презирал местных князей и хотел спросить у них всего, ничего для них не делая. Мы помним его поведение — последствия были непоправимы — между 1526 и 1530 годами; Короче говоря, он играл в одну и ту же игру с Англией и Германией. То ли в результате своей привычной непоследовательности, то ли потому, что статус католического короля мешал ему в отношениях с раскольническими или еретическими властями, он слишком ясно дал понять, что подумывает только об их использовании. Что же касается соглашения с турками, за которое его так восхваляли историки и часто так порицали большинство современников, то оно было для него еще более конфузным, и не следует удивляться, что здесь имело место скорее совпадение интересов, чем настоящий союз. В чем мы, пожалуй, должны упрекнуть Франциска I прежде всего, так это в неопределенности его политики, начиная с 1530 года, поскольку он постоянно колебался между сближением с императором и решительной борьбой против него.

Что касается Генриха II, то не очень понятно, чего он хотел. Военные операции проводились едва ли лучше прежнего. Вспомним ли мы большую часть кампаний в Италии при Людовике XII и Франциске I, прискорбные операции 1553 и 1554 годов на северо-востоке Франции или те, которые подготовили и последовали за катастрофой при Сен-Кантене, мы увидим, что нашим глазам предстает зрелище бессвязности: некоторые прекрасные действия, такие как Мариньян, защита Мезьера, Прованса, Меца, взятие Кале; блестящие и многочисленные подвиги благородного французского героизма; никаких военных концепций, приказов, движимых волей полководца.

Короли не могли найти достойных людей. Не говоря уже о случайных министрах, таких как де Вески, Дюпра, Аннебо, Жорж д'Амбуаз, который с 1498 по 1510 год руководил всем правительством, были посредственными государственными деятелями; Монморанси, игравший одну и ту же роль с 1530 по 1540 год и с 1547 по 1559 год, несправлялся, а каковы вожди армии Лотрек, Бониве и Монморанси, особенно в его старческие годы! В тот период Франция знала только двух великих военных людей: Гастона де Фуа, но у него было всего четыре месяца славы; и Франсуа де Гиз, но можно было бы сказать, что он сражался как на службе себе самому, так и на службе короля.

В действительности королевство в это время поддерживалось и росло за счет среднего класса: героических джентльменов, вождей или солдат артиллерийских рот, проливших свою кровь на всех полях сражений; замечательными дипломатами, взятыми из духовенства, дворянства или высшей буржуазии, которые до конца и иногда не без опасности посвятили себя политике, проблемы которой они видели и часто компенсировали слабости; буржуа, которые служили королевской власти в магистратуре или на гражданских должностях или помогали ей своими кошельками и которые, разбросанные по муниципалитетам, образовывали прочную и последовательную структуру нации. Здесь мы должны искать не великих людей, поскольку у них не было большой возможности, а людей доблестных и самоотверженных.

В 1559 году эпоха Итальянских войн закончилась. Условия международной политики изменятся, или, вернее, международной политики в узком смысле слова уже не будет, потому что интересы подчинены страстям, а нации и людей разделяет прежде всего религиозные различия. Действительно, во Франции и по всей Европе протестантизм в его двойной лютеранской и кальвинистской форме распространился и организовался. Он возбудил членов своих общин, решивших защитить себя и готовых к наступлению. В то же время Тридентский собор воссоздал католицизм, и была образована большая католическая партия, которой страх и ужас перед ересями дали обновление веры.

Итальянский вопрос, испанский вопрос, немецкий вопрос, наваррский вопрос — все это находится на заднем плане. Кажется, что национальные индивидуальности притупляются, что в религии угнетает патриотизм. Быть единоверцем – это почти что быть соотечественником.

Теперь настал момент, когда Карл V исчезает, когда умирают Генрих II и Мария Тюдор. Таким образом, дело ортодоксии будет представлять Филипп II, дело Реформации — Елизавета. Между ними Европа будет разделена почти на сорок лет.

Что касается Франции, то у нее будут второстепенные короли или те, кто не способен ею управлять; оно попадет в руки религиозных враждебных сторон. Ее монархическая история будет приостановлена, как и ее международная история.

Lemonnier Henry La lutte contre la maison d'Autriche, la France sous Henri II (1519-1559) \\ Histoire de France. T. V, partie 2), de E. Lavisse. — Paris, Hachette, 1911. (Борьба против Австрийского дома, Франция при Генрихе II)

https://www.mediterranee-antique.fr/Auteurs/Fichiers/JKL/Lavisse/Histoire_France/T52/T52_00.htm

Лемонье Анри Итальянские войны (1492–1518) \ Перевод Некрасов М.Ю. — СПб.: Евразия, 2020. — 288 с. (Parvus Libellus) = Les guerres d'Italie (1492–1518), часть труда Histoire de France. T. V, partie 1), de E. Lavisse. — Paris, Hachette, 1911

Лемонье Анри Борьба между Франциском I и Карлом V (1519–1547) \ Перевод Некрасов М.Ю. — СПб.: Евразия, 2023. — 256 с. (Parvus Libellus) = La Lutte Entre Francois Ier Et Charles-Quint. 1519-1547, часть труда Histoire de France. T. V, partie 2), de E. Lavisse. — Paris, Hachette, 1911

Разделы

Последняя Итальянская война 1556-1559 годов